На входе стоял заметных габаритов вышибала. Рене всегда были чужды подобные пошлые жесты, затянутые в бессмысленные костюмы, едва сходящиеся на бугрящихся мышцах грудной клетки. Но кое—что он, скрипя своим утонченным эстетическим вкусом, признавал. Действенная пошлость неоригинально, но категорично вышвыривала нежелательных посетителей. Даже на вкус самого заносчивого бара этот был слишком избирательным. Сюда не пускали цветных, точнее — «латиносов и негров», и хотя Адриан ни разу не видел на стенах свастику, всё же, заведение было приличным, каждый раз присаживаясь на высокий барный стул, ему хотелось оглянуться, выискивая направленный на себя взгляд.
В этот раз всё было ещё более сомнительным. Не пришлось дожидаться такси — сюда в принципе не стоило приезжать машиной, слишком заметными были номерные знаки. Надышавшись холодным январским воздухом, не позаботившись о распахнутом пальто, Рене собрал на мыски сапог подвернувшуюся кашу выпавшего редко снега, и за две минуты пересек улицу, почти не оглядываясь на слепящие фарами машины, ориентируясь на седой затылок шедшего впереди старика. У того была трость с массивным набалдашником—вороном, отсвечивающим не благородным, но серебром, старомодная шляпа, на полях которой Адриану почудились пятна еврейской крови, застывшей десятилетия назад, и что—то кровожадное во взгляде, прекрасно оттенявшее странную горечь, исходившую от наглухо замотанного вокруг шеи шарфа. Старик прошел мимо нужных ступеней, спускавшихся к вышибале, массивной двери и неприметной вывеске, но Рене прекрасно запомнил его, и уже сидя на том самом стуле, катая в подсунутом по просьбе стакане неторопливо тающий лёд, пытался вспомнить, где ещё мог видеть столь примечательную личность.
Мысли, впрочем, быстро перескочили на предстоящую встречу. Адриан переигрывал, когда всем своим видом дал понять случайно нашедшимся членам BR, что располагает некоторой информацией о потерявшихся французах и что готов поведать её только под плотно прижатым к виску дулом. Стоило ожидать, что его прозрачные намеки воспримут слишком дословно и попытаются информацию добыть самым быстрым путем — насильственным. К счастью, экземпляры попались на удивление непредусмотрительными и сунулись прямо в разгар дня, не побрезговав аудиторией в виде студентов колледжа. Адриану повезло только в одном — у него было окно и он смог покинуть здание, не акцентируя внимание на своей скромной личности. Преследователей ему удалось разделить, и одного он задушил, заманив в банальный переулок. Второго пришлось некультурно утопить в достаточно глубокой луже. Но и того и другого постигла, в конечном счете, одна участь — мусорный контейнер. К несчастью, сильно пострадала любимая рубашка, немного — плечо, ребра и костяшки пальцев.
Не забыть позаботиться о том, чтобы не пострадало что—то ещё, если трупы вдруг не вовремя найдут.
Главного он добился — слухи пошли, расползлись агрессивно настроенной мошкарой, обеспечивая ему кратковременную возможность внепланово заявиться в «неизменное место встречи». В ожидании Максимилиана Штайнера, человека, перед чьим носом ему однажды удалось безнаказанно, или почти безнаказанно, распушить собственное отношение к группировке, Рене гадал, как скоро тому надоест слушать байки, терпеть едва прикрытое злорадство и считать в уме чисто убитых толстосумов.
Не забыть про шутки об упущенных заказах.
Стул, стоящий по правую руку, отодвинули с точно выверенной задержкой, призванной привлечь внимание. Рене улыбнулся в стакан, к которому принюхивался последнюю четверть часа, и едва взглянул на своего сегодняшнего собеседника. Если ему суждено получить пулю в лоб этим вечером, следовало бы озаботиться хорошим развлечением перед смертью.
— Ты не спешил. — в сказанном отчетливо сквозило легким раздражением, наигранным, но совершенно искренне прозвучавшим — Bonsoir. Если позволишь, не стану поднимать руку — плечо потянул.
Облюбовавшие угол фрицы, коих иным словом Адриан не смог бы назвать не из—за тщедушности лексического запаса, покосились в его сторону пока что со сдерживаемым нетерпением. Высокие стаканы были доверху заполнены темным нефильтрованным и по мере того, как они пустели, повышался градус в не таком уж и просторном помещении бара. Рене был точно уверен, что Штайнер не станет препятствовать ожидаемой потасовке, если не услышит что—то интересное.
