day seven. I can't believe i'm clean!
day eight. everyone says i look better.
day nine. the parasites are panicking.
day ten. they seem amazed that i'm alive!

Санта-Моника. 

Джай в душе не ёб, что можно ждать от этого города, но при любом упоминании Калифорнии воображение услужливо подкидывало красивые пляжные пейзажи, море с белоснежными барашками на пиках волн и загоревших, зарумянившихся до хрустящей корочки сёрферов.

Кеплер вздохнул.

Третий раз за последний час, что они сидели в зале, ожидая свой рейс. Третий раз из тех, что он сам за собой заметил.

Гленн — совершенно неожиданно — решил проявить чудеса непоколебимого упорства и тем самым сильно выбил и без того подавленного Кеплера из колеи.
— Отпуск, — возвестил док, придя однажды домой среди череды одинаково звонких и цветущих поздневесенних дней.
— Эээ, — слово звучало как-то инородно, непривычно. Будто принадлежало не этой жизни. Не его — Джая — жизни. — Окей… Я понял. Мне прям сейчас свалить или ты хотел бы, чтобы я присмотрел за цветами? — вопрос вышел излишне едким — резче, чем Кеплер хотел бы его сделать. Особенно если принимать во внимание тот простой факт, что у Гленна дома не было ни единого цветочного горшка. Но колкость сарказма имела себе весомое оправдание: известие дока, действительно, стало невъебенным сюрпризом. Джай не ожидал. Как-то даже забыл в кутерьме собственных страданий, проблем и загонов, что вокруг живут обычные люди, которые всё ещё ходят в обычные отпуска. Как-то потерял в плотной ауре докторского спокойствия осознание, что это не его дом и рано или поздно придётся искать новый.

Но нет. Для Кеплера в отпуске дока предусматривалось другое, совершенно особенное место. Место рядом с ним, и Джай посейчас не имеет ни малейшего представления, как ему к этому относиться.

Как он к этому относится? Ко всему этому.

Под «этим» Кеплер понимает много чего. Почти всё. И потому «это» выходит настолько размытым и неточным, что дать ему какую-то единую оценку становится практически невозможно.

Как он относится к тому, что док его не прогнал? Подозрительно. С ощущением вечного одолжения, чей срок однажды должен закончиться, терпение — лопнуть, кредитный лимит — исчерпаться. Но никто не спешит называть точных дат и не даёт ориентиров, знаков-подсказок, которые сказали бы: скоро. И пускай никакие упреждения всё равно не смогли бы подготовить Кеплера к окончанию этого спонтанного сиквела их с доком отношений, он всё же предпочёл бы знать о подобном заранее.

Как он относится к тому, что док знает? Стыдливо — но лишь той частью себя, что ежесекундно не стремится бросить любые самонадеянные попытки борьбы за другую — правильную, праведную — жизнь и не желает оказаться где-нибудь под солнцем  Колумбии, чтобы зарыться лицом в целую гору белого "снега". Бывших наркоманов не бывает, не тешьтесь надеждами.

Кеплер чувствует себя слабым и уязвимым, тем сильнее колются иголки его самозащиты, вонзаясь не только вовне, но и в него самого, на манер обоюдоострого меча, карающего всех без разбору.

Как он относится к поездке к морю? Скептично. Если бы они ехали на машине, а не самолётом, то ощущение, будто Гленн пытается довезти к побережью хрупкую китайскую вазу так и не оставило бы Джая. Теперь же он ощущает себя так, будто два престарелых пидораса — два Элтона, мать его, Джона — везут свои обрюзгшие, изнеженные тела погреться под солнышком в нелепой попытке изобразить подобие нормальной семьи.

Такие спонтанные, импульсивные поступки никогда не были фишкой Гленна, а потому Джая разъедает любопытство и бесконечные почему-почему-почему. Почему море? Почему Джай? Почему сейчас? Почему вдвоём? Конечно, ни одно из них он не озвучивает вслух. Конечно, док не торопится самостоятельно прояснить ситуацию. Отпуск. Так просто, будто они гоняли отдыхать дважды в год на протяжение последнего десятка лет, и вот в этот раз их выбор пал на теплое западное побережье.

Джай хочет купить себе воды. Джай просит Гленна не идти вместе с ним, потому что он не маленький, он способен сам купить себе необходимое, у него есть деньги. Джай догадывается, почему док не хочет отпускать его одного, и эта догадка скребет по всему его существу корявыми стеклянными когтями: от первого позвонка до плюсневых косточек стоп. Джай чувствует на себе взгляд. Он чувствует его на протяжении последней пары месяцев: осторожный, но внимательный. Так смотрят матери на маленьких, только-только пошедших детей, чтобы успеть сорваться с места и подхватить ребёнка, если тот соберётся упасть. Джай очень старается не падать, хоть и получается у него это раз через три. Взгляд Гленна вызывает в нём противоречивые чувства. Иногда он льстит, позволяя чувствовать себя нужным, желанным и неодиноким. Иногда — злит, когда ломает так сильно, что нет никакой возможности играть и актёрничать. В такие дни всё настолько очевидно, что граница ненависти размывается, и у Кеплера не получается точно отследить момент, когда ненависть к своему слабоволию перетекает в ненависть к проницательности Гленна. А ещё страх. Страх открыть глаза на следующий день и услышать, что всё кончено, что док устал, что он больше не верит, не нуждается, не будет. И ничего не будет. И Джай останется наедине с осознанием, что всё проебал своими же стараниями.

Сегодня взгляд дока вызывает странную помесь усталости и стыда, и Джай, несмотря на то, что настоял на единоличном походе за водой, остаётся в поле зрения Рэдвуда. Намеренно. Не желая докучать ему сильнее, чем уже есть. Он покупает пару банок колы в ближайшем автомате, думая о том, зачем Гленн решился купить пару билетов до Калифорнии. Зачем усложняет свою жизнь, подобрав, как котёнка с улицы, безнадёжного парня. Зачем продолжает разговаривать с ним, объяснять, пытаться что-то поменять не столько в жизни, сколько номинально в голове Джая. Эти «зачем» засели в мозгах Кеплера ещё в феврале, но до сих пор скачут по его черепной коробке резиновыми мячиками в поисках верных ответов.

Очень легко списать всё на широту души и доброту Гленна. Но это кажется неправдоподобным.

Очень легко списать всё на желание дока иметь при себе зависимого — от веществ, от него самого, от любой подходящей мелочи — любовника. Ещё менее правдоподобный расклад.

Джай устал от бесконечного поиска ответов, от бесконечной ломки и от себя самого. И, кажется, его начинает знобить.

— Держи, — Кеплер отдаёт банку Гленну и плюхается рядом, обратно на своё место. Они уже прошли регистрацию, до взлёта есть время. Делать совершенно нечего. Джай облокачивается не на спинку кресла, а на плечо дока. Всего пара месяцев — и он уже снова привык к этому плечу, рукам, всему человеку рядом. А может, так и не успел отвыкнуть. — Нам долго лететь? Где мы будем жить? В бунгало прямо на побережье или ты предпочитаешь отели?
[icon]https://pp.userapi.com/c844520/v844520734/878c0/2R9sC10ztO8.jpg[/icon]

Отредактировано Jai Kepler (24.06.2018 23:29:30)

i’ll be good, i’ll be good
and i’ll love the world, like i should
Шесть часов. Джай перебирает в голове, складывает и вычитает. Как не разложи, а получается как-то очень дохрена. Кеплер морщит нос, но док этого не видит — лишь вихрастый затылок своего любовника. Джай вообразить себе не может, куда захочет себя деть, и — главное — куда действительно денется в течение этого почти бесконечного времени. Безделье убьёт его. Всегда убивало, ещё даже до знакомства с наркотой. А теперь-то и подавно: под кокаином тебя распирает от прилива неконтролируемой, бурной энергии; без кокаина ты только и делаешь, что носишься в его поисках.

Смятение и страх — не самые подходящие для отпуска эмоции, и Кеплер с удовольствием вовлекается в незамысловатую беседу: не важно о чём, лишь бы говорить.
Джаю нравится говорить.
     Джаю нравится говорить с Гленном.
          Джаю нравится, говоря с Гленном, ощущать его поддержку и заинтересованность.
Не каждый готов, втянувшись в абсурдное обсуждение, развить его по итогу в какую-то глупую, фантастическую теорию размером с целую галактику, чтобы впоследствии бесконечно выяснять и спорить, как в ней работают номинальные законы физики или эволюции. Гленн готов, и это безгранично льстит и подкупает. Джаю нравится не чувствовать себя глупо, когда он намеренно так себя ведёт. Джаю нравится, что можно дурачиться с кем-то на пару, пускай даже док постоянно берёт на себя роль ворчуна или зануды — но берёт же! А это дорогого стоит. Кеплер, может, и не самый разумный человек на свете, но в подобном разбирается попизже некоторых.

Это было ужасно стыдно. Или должно было быть таковым, но Джай не уверен, что испытывал верные эмоции по отношению к произошедшему.
Какой-то небольшой, но престижный итальянский ресторанчик. Они с Гленном — в основном Гленн, потому что Джай последние пару дней пребывал в состоянии тухлого помидора — решили поужинать настоящей вкусной пастой, не заморачиваясь при этом готовкой или дальнейшим мытьём посуды. Кеплер не хотел, потому что он знал: не удержится. Гленн ни о чём не подозревал, а сказать ему правду казалось просто невыносимым. Невозможным. Джай попытался-было раскрыть рот, но слова куда-то испарились, превратились в углекислый газ на выдохе и не пожелали играть в честность.
Рядом с выбранным доком ресторанчиком притаилась одна из старых нычек. Наверное, Джай действительно испытывал что-то вроде стыда, но всё получилось настолько ловко и будто даже само по себе, что гордость за собственную сноровку перечеркнула любые возможные угрызения совести в самом их зародыше. А дальше — ещё проще. Просто отойти в туалет, пытаясь не замечать вспыхнувших искр подозрительности в глазах напротив. И утонуть в разочаровании по возвращении, когда Гленн заметит белую пыль на крыльях его носа. Кеплер помнит ужасающе тяжёлый вздох Рэдвуда. Помнит гнетущее молчание до конца ужина и по возвращении домой. И ещё помнит цепкую хватку на своём запястье, не позволяющую ему уйти.
И именно тёплые пальцы Гленна, не дающие ему снова малодушно сбежать от проблем и ошибок, вызывают теперь в Кеплере удушающие, почти невыносимые волны стыда. Настолько ли жгучими они казались ему тогда? Он не знает.

Джая кидает из навязчивой суетности в задумчивую подвешенность — и обратно. И он не в состоянии контролировать это: периодически теряет нить разговора, утопая в омуте своих воспоминаний, или срывается с места ради какой-то неважной, ненужной, непонятной фигни. В потоке заходящих на борт людей перемена настроения остаётся никем незамеченной, теряясь в общем гвалте и толкучке. И Джай может, усевшись на своё место возле окна, просто делать вид, что крайне заинтересован строением крыльев самолета, а не подвисает где-то между сознательным и бессознательным в поисках смысла жизни или хотя бы пары вариантов, как ему раздобыть кокс прямо по прибытии в Санта-Монику.

Слова, озвученные Гленном, он слышит урывками, будто сквозь толщу стылой, стоячей воды.

— Мейбл? — Джай, как завороженный, повторяет за доком ключевое, как ему кажется, слово, а следом поворачивает к Гленну лицо. — Турагент, втюхавший тебе для летнего отпуска домик, в котором можно жить даже зимой? — Кеплер экстренно пытается собрать что-то связное из тех ошмётков информации, что осели в его мозгу за последние пару часов. Ему кажется, что выходит у него вполне сносно. — Может, плюнем на эту Мейбл и реально снимем бунгало? — Джай капризничает, в то время как самолет ещё даже не оторвал от земли свои маленькие колёсики. Джай сползает вниз по креслу, так что его макушка оказывается на одном уровне с плечом Гленна, а потом вытягивает себя обратно наверх. Ёрзает. Вздыхает. Ему кажется, что если бы док не посадил его у окна, он бы уже давно гулял по всему центральному проходу салона, даром что это запрещено.
[icon]https://pp.userapi.com/c844520/v844520734/878c0/2R9sC10ztO8.jpg[/icon]

Отредактировано Jai Kepler (05.07.2018 23:22:22)

Джай впивается в Гленна нечитаемым взглядом. Смотрит долго, будто не может до конца осознать значение отзвучавших в воздухе сбитых слов, не может смириться с искренностью чужого недоумения. Забыть о самом важном? А кубики адреналина ты никому не забыл вколоть? Негодование топит Кеплера, стремительно поднимается вверх дюйм за дюймом, пока не находит отражения в глазах. Помимо этого, глаза Джая излучают ещё много чего, полнейшую солянку эмоций: и упрёк, и растерянность, и «какого хрена», и совет решать столь важные вопросы заблаговременно, по возможности спрашиваясь его мнения. Потому как мнение это у Кеплера имеется: и по поводу, и без. И даже как-то обидно, что теперь оно останется невысказанным; умрёт никому не нужное, сформированное заведомо неактуальным.

— Знакомство с родителями, ха? — глупая шутка вспарывает повисшую тишину. Получается не смешно. — А они в курсе?

Последние слова звучат зло, режут ржавым лезвием по живому, потому что Джаю хочется — инстинктивно, в отчаянной попытке отыграть выбитую у него из-под ног почву — чем-то уязвить в ответ. По глазам Гленна он прекрасно видит, что ответом на все его ещё не заданные вопросы будет «нет», но уже не может себя остановить.

— Я имею в виду, в курсе, что ты едешь не один? В курсе, что ты теперь трахаешься с парнем? В курсе, что этот парень наркоман? — Кеплер кидает это слово — «наркоман» — беззастенчиво, будто обвиняя Гленна, уличая в чём-то незаконном или неприличном. Будто это не его — Джая — собственная проблема, а тревоги и заботы исключительно Рэдвуда. То, что раньше было табуированным, тайным и запрещённым, с новым витком их отношений становится некрасивой правдой. Истиной, которую Джай швыряет в Гленна с завидной постоянностью в надежде, что тот сдастся, опять оттолкнёт сам. Паразитирование больно бьёт Кеплера по самомнению, неумолимо прогибает его гордость, жёстко подсекает под колени. Он устал ощущать себя хуже других, устал постоянно оправдываться, но вместо самой проблемы всё ещё предпочитает избавляться от обличающих её одним своим присутствием людей.

Кеплер шумно выдыхает, откидывается на спинку, пристёгивает ремень безопасности, следуя указаниям симпатичной, улыбчивой стюардессы, объясняющей пассажирам, как заведённая мартышка с тарелками, все правила нахождения на борту во время полёта. Что изменилось бы, скажи Гленн о своей семье раньше? Джай ни секунды не сомневается: он бы сейчас здесь не сидел. Знакомство с родными дока совершенно не укладывается у него в голове. Нет абсолютно никакой возможности думать о подобной перспективе серьёзно, без флёра саркастичности, без намёка на плохую шутку. И вот они здесь. Уже вылетели из пункта А в пункт Б, а тёплые пальцы Рэдвуда держат его запястье, вызывая стойкое ощущение дежавю. Но Кеплер слишком взволнован, чтобы заострять на этом внимание. Он весь — ураган мыслей, всевозможных пугающих его «если» и «как». Пальцы неловко цепляются за ладонь Гленна, и Джай надеется, что со стороны это выглядит так, будто он просто боится полётов.

На самом деле, Джаю поебать, как это выглядит со стороны.

Он преодолевает гнев. Он не хочет ругаться с доком. Под сердитостью скрываются страх и неуверенность. Их тоже нужно преодолеть, а тёплые докторские пальцы, как якорь, как зацепка за что-то действительно важное, подходят для этого как нельзя лучше. Это же ведь важно? То, за что они оба зачем-то изо всех сил сражаются.

— Господи. Гленн… — Кеплер устало трёт глаза свободной рукой, вздыхает снова и снова смотрит на Рэдвуда. Качает головой, не найдя подходящих слов. Он катастрофически не уверен, что идея знакомиться с сестрой Гленна и её семьёй так уж хороша. Так уж уместна именно сейчас, когда Джай совершенно не в ответе за себя: разваливается буквально по частям, неизменно проигрывает собственным коварным мыслям. Кеплера никогда особенно не волновали подобные важные события, вехи в чьих-либо — но никогда в его собственных — отношениях. Чьи-то семьи он знает, чьи-то — нет. В этом не кроется ничего выдающегося или исключительного. А теперь он переживает. Действительно нервничает, будто должен будет выпросить у этой Мейбл разрешение пойти вместе с Гленном на выпускной: зайти за ним в условленное время в красивом костюме и одеть на руку браслетик с цветами. И именно из-за того, как грядущие события ощущаются, как они проходят через Кеплера, выжигая все нервные окончания вдоль позвоночника электричеством, он вдруг понимает, что этот раз ему важен. Важен, как никакой другой никогда не был.

— Сомневаюсь, что они обрадуются… — воспоминания о собственной семье — колючие и холодные — непроизвольно кидают тень на предстоящее знакомство. Скажи Гленн, что его сестра — самый толерантный человек на свете; окажись она сопереживающей, сочувствующей и всепонимающей, активно поддерживающей меньшинства и работающей волонтёром в каком-нибудь хосписе. Даже тогда Джай всё равно бы пиздецки сомневался, что Мейбл обрадуется такому типу, как он, рядом со своим любимым братом.

Отредактировано Jai Kepler (14.07.2018 16:38:46)

«Мне всё равно».

Фраза вызывает лёгкое чувство диссонанса. Оседает зудящим дискомфортом меж лопаток; колется рваными, тягучими буквами на кончиках пальцев; фокусирует взгляд на более очевидных, понятных вещах. Кеплер вдруг выцепляет в образе своего любовника — всегда предпочитающего строгие вещи, но сейчас всё-таки одетого излишне официально, как будто не в отпуск, а на заседание педсовета — галстук. Джай фыркает мартовским котом, перекашиваясь, будто спалил свою фирменную лазанью, и тянет руки к выверено-ровному, тугому узлу. Пара лёгких движений, и красивая, глянцевая ткань безжизненно оседает у него на коленях. Кеплер примеряется, обдумывает, куда бы убрать вещь: нацепить на собственную шею или замотать вокруг запястья, как яркий, стильный браслет? Галстук с местами растянутой, мятой футболкой будет смотреться слишком пошло, а браслету не обрадуется Гленн — деликатная ткань от такого обращения помнётся и попортится. И несмотря на то, что Кеплер готов был экстренно и в кратчайшие сроки утилизировать все галстуки из гардероба Рэдвуда, он всё же аккуратно убирает аксессуар в валяющийся в ногах рюкзак.

Наверняка, со стороны Джай выглядит отвлечённым, но он внимательно слушает Гленна, цепляясь за всё большее количество слов, и под конец монолога даже слегка морщится.

«Мне всё равно».

Джай уверен, что несмотря на кажущуюся показательность, какую-то даже бахвальность фразы, Гленн искренен с ним. Слова отдают наигранностью в большей степени из-за неловкости, и на мгновение Кеплер вновь возвращается к собственным сомнениям: а правильно ли он делает, вцепившись в Гленна, таща его вслед за собой в бездну неизвестности? Имеет ли он право влезать к доку в душу так глубоко, что незаметно и совершенно неожиданно пришла пора познакомиться с его семьёй? Кеплер понимает, как глупо брать чужую ответственность на себя, тем более что Рэдвуд много старше его, он — взрослый, осознанный, дееспособный человек. Но ещё Кеплер также хорошо понимает, что переоценить его влияние на дока совершенно невозможно. Неправильная, болезненная — больная — связь зародилась именно его инициативой, его руками, и в какой-то момент он упустил поводья, просто потерял контроль над ситуацией, утягивая вслед за собой дорогого — ставшего вдруг слишком дорогим — человека.

— Ладно. Я тебя услышал, — Кеплер легко соглашается с предложенной Гленном стратегией, заранее зная, что не сможет по собственному капризу или из прихоти просить его уехать от своей семьи. Одну семью Джай уже разрушил, и повторять свой сомнительны подвиг ужасно не хочется. Но прогнозы Кеплер строит самые что ни на есть пасмурные. Люди тяжело примиряются со столь кардинальными переменами в жизни, а делать вид, что Гленн и Джай — просто друзья, как-то по-детски глупо и даже обидно. Да и вряд ли получится, не с актёрским мастерством Рэдвуда и не с самосостоянием Джая.

Слишком много внезапных усложнений на одну поездку заставляют нервничать, и за невозможностью тут же прикурить Кеплер тянет к губам пальцы, повинуясь совсем старым, заскорузлым привычкам. Ещё и это цепкое «мне всё равно».

Джай пытается дать ощущаемому внутри себя диссонансу более конкретное объяснение, облечь в понятные формы и слова — не обязательно вслух и для Гленна, просто чтобы самому перестать мучиться. Ему ведь тоже всё равно, но будто на каком-то другом, более глубоком уровне. Там же, где прячется звериное чутье и интуиция, там сидит и кеплеровское безразличие к окружающим, их оценкам и мнениям. Джаю не нужно произносить эти слова вслух, они очевидны из его поведения, его образа жизни, его предпочтений, поступков и повадок. Джаю не нужно себя настраивать, не нужно выделять в голове отдельный отсек и обновлять его, наполняя этим пресловутым «всё равно». «Всё равно» — это то, что он есть. Ему плевать на всех, потому что всем плевать на него. И очень немногие входят в круг исключений. Гленн же — человек совершенно другого теста, втянутый Кеплером в новую для него, неочевидную, в чём-то даже дикую игру. Надо отдать должное, док справляется со своими новыми ролями в обществе вполне сносно, и Джай благодарен ему за эти старания, поддержку, самоотречение в каком-то смысле. Но чувство диссонанса пока ещё преследует его густым, терпким призраком. А может всё дело и не в Гленне вовсе, а в самом Джае? Если смотреть на их партию целиком, то «игра» незнакома не только Рэдвуду, но и Джаю тоже. Только док играет в новую ориентацию, а Кеплер — в намного более сложную по его собственной оценке вещь. В ответственность.

— Ты, кажется, мечтал проспать всю дорогу?

Отредактировано Jai Kepler (25.07.2018 13:39:35)