Не было в Нью—Йорке другого такого места, где за один визит можно было задохнуться от настойчивого аромата многочисленных специй, словить под ребро остро заточенный нож и насолить череде людей со странными пристрастием повелевать чужими судьбами. Пестрые вывески, зазывно мигающий неон витрин, топающие ноги многочисленных нелегалов, пробки на дорогах, «ботинки из цемента» в национальной интерпретации, косые взгляды, острая, до безобразия острая кухня и странная привычка оставлять за собой грязь.
Рене понятия не имел, было ли это такой же традицией, как и чайная церемония, но труп, некогда известный, как нерасторопный посыльным Го, очень удобно поместился в металлическую бочку, в которой мариновался в течение месяца вместе с морковью и пекинской капустой. От него исходил характерный запах острых пряностей, кислоты щедро вылитого уксуса и, почему—то, чеснока. Рука, свесившаяся через край, напоминала собой размокший огурец. Кожа покрылась бугрящимися наслоениями, ногти, пожелтевшие и тоже расслоившиеся, слезали под воздействием силы тяжести. Эпидермис настолько истончился, что Адриан видел синюшную плоть, скукожившуюся и почти отставшую от кости.
— Какое расточительство. — Рене обошел бочку в четыре немаленьких шага, пытаясь разглядеть лицо, но всё, что ему удалось увидеть, было остатком поплывшей щеки — И вы полагаете, что я соглашусь заниматься этим?
Он выбрал достаточно нейтральный глагол, но даже самый крепкий из присутствовавших китайцев поморщился, заставляя кривой шрам на щеке плясать под воздействием небогатой мимики. В подвале было душно. Скопившиеся уксусные пары вызывали неконтролируемую реакцию слизистой, поэтому Адриан закрывал лицо платком, казавшимся кощунственно белым в обители закоптившейся на стенах грязи. На полу, по которому он ступал подошвой дорогих ботинок, виднелись ржавые разводы — совсем свежие, будто он слегка припозднился, не застав очередной пир. Чем Рене нравилась Триада, так это кровавыми разборками. Фантазия у китайцев работала на ура.
— Вы гарантировали... — начал человек со шрамом, который никогда не называл своего имени, но Адриан прекрасно знал, что для своих он был Шу Лин и считался чистильщиком.
— Избавляться от живых людей по первой прихоти вашего, — Рене сделал паузу, прикладывая платок ко рту — достопочтенного главы. И я справляюсь со своей работой на отлично, если не прибегать к ложной скромности.
Словив на лицах троих крепкое непонимание, а на четвертом — растущее раздражение, прикрытое мелкой моросью скатывающегося по лбу и щекам пота, Адриан сменил тактику.
— Я с радостью займусь тем янки с шотландским именем, но не стану подчищать за вашими людьми.
По правде говоря, Рене прекрасно понимал, что его вынуждают согласиться. Обычно он не брал заказов, не вызывающих желания за них браться. И хотя сотрудничество с Триадой предполагало повиновение, у китайцев было предостаточно и своих чистильщиков, а он предлагал услуги, не побоявшись этого слова, эксклюзивные и высоко оцененные руководством. Последний заказ — сомнительная беготня за непонятным янки — предполагал много усилий, головную боль и испорченную обувь. Адриан мог живо представить, как ему придется лазить по всему чайнатауну в поисках одного единственного человека, который, конечно же, не хочет, чтобы его нашли.
Но даже это было куда аппетитнее замаринованного китайца.
— Не больше двух недель. — последнее, что сказал Шу Лин, вручая ему желтый шуршащий конверт — Оплата после доказательств. Как и всегда.
«Как и всегда» значило любую опознаваемую часть тела. Обычно Рене приносил пальцы. Или, если были отличительные признаки, уже их. Как, например, в последний раз он принес кожу, снятую со спины, на которой при жизни мелькала большая цветная татуировка. Иногда приходилось идти на изощрения и отпиливать голову, но такой достаточно трудоемкий и грязный процесс требовали редко, в крайних случаях, если речь шла о личной вендетте или показухе.
В этот раз Адриан собирался притащить руки. Говорили, странный янки с шотландским именем работал именно этой частью тела.

На следующее утро погода была прекрасной ровно в той степени, чтобы озаботиться оружием, ибо ожидались осадки в виде крови. Рене почувствовал это, проминая щекой неудобную подушку на съемной квартире, которой посчастливилось стать свидетельницей всех тех зверств, коим он подвергал своих жертв и коим не суждено было попасть в газеты. Безотходный стиль работы очень нравился его нанимателям.
Кофе был паршивым, даже более того. Самая дорогая дрянь в Старбаксе мало отличалась, но в ней хотя бы не плавали мухи. Отставив стаканчик на край липкого стола, Адриан зашуршал газетой, открывая новый разворот. Конверт он оставил на тумбочке в спальне, так и не открыв его. Каждый такой раз начинался с расспросов и слежки. Рене не любил действовать спонтанно, не имея в кармане ничего, кроме ножа и смутных опасений насчет полиции. Зачастую жертва не ожидала нападения от совершенно непричастного к группировке человека, чужака, «франсэ», как часто слышал в свою сторону Адриан, вслушиваясь в гуляющую тонами китайскую речь. Некоторые слова он научился понимать достаточно быстро, что позволило данное прозвище причислить к цензурным.
Стол пошатнулся, проезжаясь скрипучими ножками по грязной плитке и вырывая заодно из затянувшихся раздумий, взглядом застрявших на объявлении о пропаже дорогущего ручного песика. Адриан неохотно опустил газету, выловил из пространства напротив тяжело переводящего дыхание человека и невольно посмотрел на часы. Десять утра — самое время для того, чтобы стать частью чего—то криминального в китайском квартале.
— Здесь занято, mon cher. — с легкой надеждой отвязаться от подозрительно, но слишком смутно знакомого лица, Рене огляделся в поисках раздраженной короткостриженой китаянки, продавшей ему кофе и что—то там говорившей о домашнем рисовом вине.