С последней партией все пошло наперекосяк.

Со всей жизнью Джая последнее время все шло наперекосяк.

Если вдаваться в детали и стараться быть честным с самим собой, Джай потерял контроль. Утратил бдительность. Не сумел справиться с управлением. Размяк, раскис и сдался. Капитулировал в белый плен снежных полей.

И вот теперь у Джая была проблема. Но вместо того, чтобы как-то ее решить, он весь вечер закидывался тем, что осталось от партии, и обдолбался так, как не позволял себе уже очень и очень давно.

Джай не был глупым парнем. Он полностью отдавал себе отчет в том, что его «увлечение» может быть опасным, но до недавнего времени искренне считал, что держит все под контролем. Но этот чертов Гленн будто проклял его! Стоило только съехать со светлой и просторной квартиры, как проблемы посыпались на растрепанную голову Кеплера, буквально, из рога изобилия.

И вот у Джая увели целую партию отменной дури, и парень просто представить не мог, что ему делать дальше. И, главное, кто увел? Какой-то красавчик, клеивший его полночи в клубе, но так и не соизволивший хотя бы выебать. Возможно, тогда было бы не так обидно, как теперь.

Но теперь ни дури, ни секса.

И Джаю даже хочется рассмеяться над этим нелепым происшествием. Хочется до тех пор, пока действие «снежка» полностью не сходит на нет.

Тоска уже привычно, но от этого ничуть не менее болезненно накатывает на Джая угрожающе огромными волнами. В сознание парня пробирается страх, а мозг, кажется, абсолютно не в состоянии придумать хотя бы одну здравую идею, как Кеплеру выбраться из сложившейся ситуации. И нестерпимо хочется закинуться еще, чтобы голова просветлела, а все проблемы вдруг стали решаемы. Но больше закидываться нечем.

Джай оказывается у черного хода какого-то обшарпанного, грязного клуба, в котором проводил свое вечернее рандеву с белой дурью. Джай думает, что свежий воздух поможет ему немного прийти в себя, но парню лишь неумолимо становится хуже. Кеплер пытается вспомнить, сколько же он умудрился выдуть, но он не может. Джай дает себе очередное невыполнимое обещание из разряда: больше никогда так не делать, - а пальцы его рук начинают заходиться в легком треморе.

Кеплер пытается контролировать это, и ему кажется, что у него получается.

В голове, вместо приятной эйфории, поселяется тягучая боль. И нестерпимо хочется пить. Хотя бы глоток воды! Но для этого нужно вернуться в клуб, а там так шумно, и грохочет эпилептическая музыка, и Джаю кажется, что его череп расколется надвое после такого испытания.

Да, не здесь видел себя Кеплер в свои двадцать шесть. Не у черного хода какого-то задрипанного клуба, среди мусорных баков, чьей-то блевотины и непередаваемой смеси ароматов: грязные носки, мокрая псина, человеческие испражнения. Полный букет отменной мерзости.

Джай морщится и спешит убраться из этого переулка.

Расширенные зрачки судорожно бегают по ярким витринам, пока Кеплер старается мыслить позитивно. Он знает, что должен поступать именно так, но у него ничего не получается. Джай точно знает, что большая часть отчаяния, навалившегося на него, – всего лишь последствия неумеренного употребления. Он читал об этом слишком много, а однажды даже посещал психотерапевта. Но одно дело знать обо всем этом на трезвую голову, а другое – во время отходняка.

В итоге единственное, что случается с мыслями Джая: они привычно перекидываются на самые болезненные воспоминания последнего времени. И Джай с тяжелым вздохом прокручивает в голове их с Гленном последний разговор, насыщенный бранью так сильно, что вычленить самую суть удается далеко не сразу.

Джай ощущает, что начинает замерзать. Осознание, что вся его кожа покрыта холодным, липким потом, приходит далеко не сразу, но очередной порыв промозглого ветра заставляет в этом удостовериться. Кеплера начинает поколачивать, и он точно не уверен: от холода или это усиливающийся тремор. Пальцы рук парень уже давно не контролирует, просто спрятав их в карманы, где они продолжают отплясывать свой судорожный, быстрый танец.

А мысли – такие темные и печальные, что хочется удавиться или броситься с моста прямо сейчас – продолжают прокручивать самые неловкие, самые неудобные и, в целом, отвратительные моменты из жизни, пока вновь не натыкаются на светлую, просторную квартиру.

Уставший мозг Джая слишком остро ассоциирует это место со светом, пространством и вкусной едой. Еще там было тепло и спокойно. И это именно то, чего так не хватает Кеплеру именно в этот конкретный момент его жизни.

Джай вычленяет из своих мыслей адрес и целенаправленно движется в его направлении, хотя собственные ноги кажутся ему сейчас то ли ватными, то ли сломанными.

Дорога занимает бесконечно много времени и сил, но, одновременно с этим, проходит, как в тумане, заполненная болезненными раздумьями над тем, когда же именно в жизни Джая что-то пошло не так? Как он умудряется всякий раз профакапить что-то невероятно важное и нужное? Почему не может сразу понять, где белое, а где – черное? Что хорошо, а что – нет? И почему, черт его дери, когда становится совсем уже поздно, Джай предпочитает хвататься за свою гордость, а не за здравый смысл?

Джай сосредотачивается именно на этих мыслях, а не на других своих проблемах просто затем, чтобы не забыть, куда он идет. И хотя страх за собственную шкуру продолжает навязчиво вгрызаться в нервы, желание оказаться в тепле и уюте его все же перевешивает.

Кеплер тратит свои последние силы на бесконечные ступени, отделяющие его от нужной двери. Парень не в состоянии вспомнить о таких простых и полезных вещах, как лифт или дверной звонок. Он тарабанит в потертую обшивку знакомой двери посреди ночи, уверенный, что Гленн не будет на смене, что Гленн не будет спать, что Гленн сейчас же возьмет и впустит его внутрь. Потому что ему – Джаю – смертельно необходимо оказаться в этом самом «внутри». Потому что он чертовски замерз, ослаб и, кажется, прямо сейчас загнется прямо на этом небольшом и пыльном коврике.

Пробуждение вышло не из приятных. Как, собственно, и момент отключки, который Джай даже не сумел вспомнить.

Удары по щекам не были чем-то, что Кеплер мог занести в список нравящихся ему вещей, поэтому, как только он сумел ощутить сам себя, свое перенапряженное тело и катастрофически холодные конечности, Джай попытался убрать от лица чужую, крепкую и безжалостную ладонь. Собственная рука слушалась крайне неохотно, так что в итоге получилось что-то вроде плохо скоординированной отмашки.

Следующим Джай осознал, что он сидит, а кто-то упрямо не дает ему упасть, придерживая за плечо. Захотелось посмотреть в глаза этого бессердечного, наглого человека, с чего-то решившего, что Кеплеру сильно полегчает, если он проснется. И Джай, морщась под натиском нарастающей головной боли, распахнул зеленые глаза.

Не узнать голубые, почти прозрачные радужки и россыпь неярких веснушек напротив было тяжело. Воспоминания накатывали медленно, но уже начинали складываться в более-менее цельную картинку. И осознание того, что Кеплер умудрился прийти в подобном невменяемом состоянии именно сюда, именно в эту квартиру и к этому человеку, было достаточно болезненным.

Джай разлепил пересохшие губы. Пить все еще хотелось невозможно! Неуверенно прошелся языком по нижней губе, но это не дало хоть какого-либо ощутимого результата. Все, что осталось от его голоса, было жалким и хриплым шепотом:

- Гленн? – Джай снова попытался поднять руку, и в этот раз у него получилось прикоснуться холодной ладонью к своей щеке. Ощущение было контрастным, приятным. Щеки пылали, а единственное, для чего, казалось, были теперь пригодны его отмерзшие конечности – для охлаждения этих самых щек и гудящей, зло пульсирующей головы. – Спящих принцесс вроде принято будить не так.

Шутка звучала жалко, голос не слишком слушался своего хозяина и то и дело срывался в еле слышимый шепот. Да еще и пересохшее горло! Но отказать себе в ерничестве Джай не сумел даже в такой щекотливой ситуации. Даже в таком ущербном состоянии.

А потом злой, яростной стаей в голову ворвались все остальные воспоминания, путаясь, но вполне однозначно давая понять, в какую сторону дует ветер. И Кеплер мгновенно утонул в страхе, с ужасом глядя в светло-голубые глаза напротив.

Как он умудрился? Как додумался вообще? Зачем приперся именно к Рэдвуду? А если за ним уже кого-то отправили, если Джая уже ищут? Или – что еще хуже – кто-то проследил его до квартиры Гленна? Джай был явно не в том состоянии, чтобы хотя бы задуматься о сбрасывании хвостов по пути сюда. А теперь уже было поздно.

- Черт… Черт! – Джай морщился и почти что шипел.

Несмотря на все разногласия и обиду, подставлять Гленна под удар хотелось в последнюю очередь. Особенно, учитывая все те колкие слова, который Кеплер получил в адрес своего образа жизни и нелегальной деятельности. Учитывая тот предлог, под которым его выставили вон из этой квартиры и, очевидно, из жизни.

Лучше б Джай остался на промозглой, неприветливой улице. Пошел к каким-нибудь непутевым, как и он сам, друзьям, затерялся в их почти-что-коммунальных квартирах. Ну, в крайнем случае, к отцу, который запросто мог оказаться не в настроении смотреть на блудного сына и под шумок спустил бы на него собак. Но к Гленну? Боже, чем Кеплер думал?

В мозг ворвалась тревога, заставляя пальцы нервно подергиваться. Перенапряженное тело напряглось еще сильнее, хотя казалось бы. Джай попытался игнорировать головную боль, до сих пор заставляющую его немного морщиться, и вернуть взгляду хоть какую-то осмысленность. Собрав в кулак всю свою волю, Кеплер попробовал подняться на ноги:

- Мне нужно немедленно уйти, - если убрать ужас из взгляда Джаю и удалось, то с хриплым, надломленным голосом провернуть этот трюк не вышло.

Отредактировано Jai Kepler (20.05.2016 17:01:35)

Гленн мог бы и не прикладывать столько усилий. Первая же попытка Джая подняться с дивана дала понять, что вместо ощущаемых дико перенапряженными мышц у парня на самом деле стопроцентное, свежее желе. А вот холодные интонации в голосе Рэдвуда заставили едва ли не вздрогнуть. Джай мгновенно отвел взгляд в сторону, а его нутро стал наполнять страх уже совсем другого характера. Страх, с которым парень боролся на протяжении последних трех месяцев, но так и не научился игнорировать его полностью.

Джай ненавидел ту печально-угнетающую гамму чувств, что вызывали в нем воспоминания. Он категорически не хотел бы вновь увидеть вместо привычных прозрачно-голубых радужек две острые, холодные льдинки. Боялся этого сильнее, чем мог бы признаться даже самому себе. И те интонации, с которыми Рэдвуд сейчас тараторил свою распорядительную речь, Джаю не нравились, казались опасно-близкими к повторению второго по величине «факапа имени Джая».

На самом деле, Джай не был уверен, что именно второго. Иногда ему казалось, что колючее и резкое расставание с Гленном – худшее, что могло с ним произойти. Отец Джая, окажись он втянутым в это размышление, был бы не согласен, уверенный в том, что худшее, что могло произойти с его сыном – это, как ни крути, плохая компания и наркотики. И в этом месте, обычно, мнение Джая о самых отвратительных вещах в его жизни резко переменялось, отдавая ветвь первенства в этом не очень престижном соревновании не ссоре с Рэдвудом, а принципиальному, жестокому отцу.

Пока поток бесполезной информации плавает в голове Джая, как чьи-то кишочки в формалине, Гленн приподнимает парня за подбородок, заставляя, действительно, вздрогнуть и посмотреть себе в глаза. Но Джай все равно не смотрит. Не хочет. Боится. Джай начинает считать веснушки на носу доктора, слушая дальнейшие указания, но, кажется, не слыша ни одно из них. Не обязательно Гленну так трястись. Очевидно, отходняки уже случались с Джаем. Случались еще до того, как с ним случился сам Гленн. И, по большей части, Кеплер знает, как с ними справиться.

Едкое замечание про сотовый заставляет лишь поморщиться. За кого Рэдвуд вообще принимает Кеплера? За конченного обдолбыша, который не в состоянии уследить сам за собой? Хотя учитывая, в каком состоянии Джай умудрился предстать перед Гленном, доктор, в принципе, может позволить себе так думать. И, что печально, не безосновательно. Вот только что делать с двумя месяцами совместной жизни, за которые Джай почти не факапил?

Негодуя у себя в голове, Кеплер, однако же, продолжает лишь отстраненно рассматривать веснушки, потому что вставить что-то в череду быстрых и четких указаний Гленна попросту невозможно. Джай не уверен, было бы это возможно, окажись он трезвым, а уж в своем нынешнем состоянии парень и пытаться не пробует.

Полнейшей неожиданностью для Кеплера становится широкий жест почти-что-бережного переноса его немного исхудалого за последние месяцы тела в святая святых квартиры Рэдвуда. Перенос. На руках. Как принцессу из отзвучавшей недавно жалкой шутки. Но Джай даже не пытается пошутить про это вновь, судорожно вцепившись в одну из этих бесконечных рубашек на груди Гленна, пока мужчина не опускает его на кровать.

Гленн торопится. И в голове Джая всплывает ленивая подсказка, что, скорее всего, Рэдвуд спешит на смену. Джай начинает ощущать себя нелепым неудобством в чьей-то жизни, когда за доктором уже хлопает дверь. Кеплер остается в просторной квартире один, валяется на мягкой кровати прямо в куртке и кедах, пока не смолкает скрежет бесконечных замков во входной двери. Не ощущая больше холодного пресса со стороны Рэдвуда, Джай лениво скидывает ноги с кровати, борясь со своим желевидным состоянием. Тянется к спасительной воде и, пока жадно пьет, проливая себе холодные струйки за шиворот, пытается стянуть с ног кеды, зацепляя носком одной ноги пятку другой.

Джаю плохо. И он знает, что скоро все станет только хуже, потому что, когда пройдет физическое недомогание, придется что-то делать с тем, что начнет творится в его голове. Джай ненавидит депрессии. Но пока у него до тошноты болит голова и начинает ломить спину, ведь уснуть, сидя под чьей-то дверью, было не самой разумной идеей в череде всех не самых разумных идей Джая. Зато в квартире Рэдвуда тепло, и Кеплер, отставив наконец-то опустевший стакан, начинает стягивать с плеч куртку, кидая ее бесформенной кучей поверх кед. Подумав немного, Джай стягивает и толстовку, оставаясь в одной футболке, отчего ему сразу же становится в несколько раз свободнее и комфортнее.

Джай откидывается обратно на покрывало поперек кровати и раскидывает руки, в то время как его ступни продолжают касаться пола. Он бездумно глядит в потолок, прикидывая, сколько ему придется торчать в этой квартире и что он будет все это время делать. Парню хочется спать, это спасло бы его от раскалывающейся головы, песка в глазах и большей части ожидания, но Джай знает, что вряд ли сможет уснуть. Он удивлен, что умудрился вырубиться под дверью Гленна. Наверное, с дозой он, действительно, перестарался.

Джай злится на то, что Рэдвуд его разбудил. Отходняк всегда был хитрой сволочью, казалось, специально не позволяющей Джаю уснуть, чтобы парень смог ощутить и прочувствовать все прелести своих необдуманных поступков. Кеплер морщится, вспоминая еще парочку его самых фееричных «запоев» и их последствия, а так же бесконечную череду последствий, ставших уже почти привычными. Джай знает, что надо делать. И сперва он бы хотел перестать ощущать себя человеком-желе. Он так же хотел бы, чтобы голова перестала так интенсивно и удручающе пытаться расколоться на множество маленьких кусочков, но знает наверняка, что с этим ему сейчас ничего не поможет. Тут, как говориться, само отвалится. Зато боль не позволяет ему слишком много думать, защищая его он погружения в свой собственный внутренний адок. И хотя сейчас ради того, чтобы боль прекратилась, Джай готов даже на это, он знает, что, на самом деле, это плохая идея. Когда резкая боль в его висках начнет стихать, превращаясь в тягучие, глухие волны недомогания, бороться с собственными мыслями будет тяжело.

Джай валяется на кровати, периодически вливая в себя порции воды, до тех пор, пока не ощущает себя достаточно сильным, чтобы наконец-то подняться. Все попытки уснуть, как он и предполагал, были с треском провалены. Джай вытекает из спальни в обнимку с опустевшим фильтром, намереваясь пополнить свои запасы воды. Джай без понятия, сколько он провалялся в кровати, потому что, во-первых, он не представляет, во сколько завалился к Рэдвуду домой, а, во-вторых, не смотрит на часы. Но на улице уже успело посветлеть, а боль в голове начинает отступать, и Кепрел остается наедине с тем простым фактом, что находиться в квартире Гленна ему тяжело. Слишком много хороших воспоминаний, в одночасье ставших одним большим сожалением, Джаю сейчас абсолютно точно не на пользу. В его голове и без этого хватает хлама и темных мыслей, чтобы в такие вот безрадостные моменты их думать.

Джай малодушно обыскивает свои вещи и, сидя на полу у входной двери, перетряхивает рюкзак. Он знает, что ничего нет. Помнит, что употребил все, что смог найти, даже самые жалкие заначки, но все равно надеется на что-нибудь. И сейчас Кеплеру так хочется отгородиться от творящегося в его голове карнавала, что он даже готов переступить через одно из своих немногих негласных правил: не торчать в доме Гленна. Но торчать все равно оказывается нечем, так что правило так и остается нетронутым, а Кеплер – раздавленным.

Небольшой радостью оказывается обнаруженная в кармане куртки непочатая пачка сигарет, и, шурша оберткой, Кеплер выкуривает одну прямо на полу коридора, морщась от крепости, будто в первый раз, и надеясь, что к приходу Гленна запах выветрится. Для перестраховки Джай даже открывает окно, впуская в дом приятный, холодный воздух.

От окна  Кеплер кочует на кухню, чтобы залезть в холодильник. Он помнит, что последний раз ел достаточно давно, но чувство голода не испытывает совсем. Более того, при мыслях о еде Джая начинает подташнивать. Он скептично глядит в холодильник, поражающий его, как и всякий раз до этого, своей лаконичностью. Гленн – не вегетарианец, но его холодильник похож на холодильник человека именно такого «увлечения». Мучительно долго выбирая, к чему сейчас испытывает наименьшее отвращение, Джай останавливается на зеленом яблоке. Тщательно вымытое, оно тут же оказывается отложенным на стойку уже после первого укуса, потому что Джай к таким приключениям пока не готов. Вяло пережевывая кислый кусочек, парень блуждает по помещению, разглядывая его, как в первый раз.

Квартира Гленна вызывает в нем сейчас смешанные чувства. Джай считал это место своим домом, об этом слишком громко говорит даже тот факт, что он приперся именно сюда в крайне невменяемом состоянии. Вот только теперь просторное помещение кажется ему каким-то чужим и холодным. Прикоснуться к чему-нибудь лишний раз кажется неуместным, как будто он в гостях у малознакомых людей  и имеет право лишь рассматривать. И это кажется Джаю безгранично грустным.

Он не планировал оказываться здесь вновь. Не планировал больше встречаться с Гленном. Хотел забыть Гленна. Злого. Разочарованного. Холодного.

Джай морщится, встряхивая головой в попытке отогнать эти мысли. У него и в более стабильном состоянии внутри до сих пор что-то болезненно сжимается от таких воспоминаний.

Джай судорожно думает о том, что ему делать. И все, к чему он приходит, это то, что делать надо хоть что-нибудь. Чтобы поменьше думать, надо чем-то себя занять. Варианты с почитать книгу или посмотреть ящик отваливаются сразу же, потому что, во-первых, он вряд ли сумеет сосредоточиться хоть на чем-то из этого, а, во-вторых, в доме Гленна всегда была достаточно специфическая литература и фильмотека. Джай решает приготовить блинчики. Почему бы и нет? Он кажется себе готовым к такому испытанию, а само занятие кажется ему достаточно привычным, чтобы Кеплер был уверен, что справится с ним.

С первого взгляда всегда кажется, что в кухне Гленна из еды есть только овощи, но Джай уже давно научился скрести в этой квартире по сусекам. Наскреб и в этот раз. Только не на блинчики, а на лазанью.

Джай и сам не сразу сообразил, что делает не тесто, а соус. Завис на месте, вдумчиво пытаясь понять, как так вышло, но, пожав плечами, продолжил свое занятие уже более сосредоточено. И все же не так просто было убежать от себя. Во время приготовления Джай несколько раз срывался прочь, зло решая, что вовсе не обязан находится здесь и, как нашкодивший щенок, ждать возвращения раздосадованного хозяина. Не было ничего сложного в том, чтобы открыть дверь и уйти. И так и следовало поступить с самого начала. Ну, или, по крайне мере, в тот момент, когда Джай уже смог держаться на ногах.

В первый раз Кеплер срывается в спальню за курткой и обувью, но перед входной дверью сдается, кидая свои вещи вновь на пол и возвращаясь к соусу. Во второй раз Джай сдается еще на полпути к двери, зло морщась, но не имея сил заставить себя уйти из этой квартиры. Гленн все же впустил его, хотя мог и проигнорировать. Джай старается гнать от себя мысли о том, что в Рэдвуде всегда было слишком много чувства сострадания. Этой блядской жалости! Джай до дрожи в руках не хочет вызывать в Гленне жалость. Не хочет разочарованных, уставших взглядов и нудных выяснений отношений. Не хочет быть нелепым неудобством в жизни Рэдвуда или вызывающей стеснение и стыд историей. Но Джаю неудержимо кажется, что он уже успел стать всем этим вместе взятым. И парень вновь яростно пытается сосредоточиться именно на приготовлении, а не на мыслях. И лазанья растягивается в небывало долгое действо, потому что Кеплер периодически подвисает на месте, не в состоянии справиться с адом в своей голове, а иногда, буквально, забывает, что чем-то вообще занят.

Кеплер ставит таймер на духовке, в надежде, что он не даст ему забыть о лазанье, и она не превратится в чертовы головешки. А после, не зная, чем еще себя занять, Джай сидит напротив духового шкафа, тупо пялясь на то, как сырой фарш превращается в блюдо, а сыр, плавясь и отекая, начинает булькать пузырьками. В какой-то момент парень вспоминает о надкушенном яблоке и даже умудряется его доесть, не выблевав при этом свои кишки. Головная боль к тому времени окончательно прекратила заставлять Джая морщиться при каждом резком движении, осев где-то на подкорке навязчивым зудом, который уже вполне можно было игнорировать.

За окном начинает темнеть, когда срабатывает таймер, а от запаха наверняка неплохой лазаньи Кеплера уже, буквально, мутит. И даже приоткрытое окно не помогает убрать въедчивый запах еды из квартиры. Джай, хмурясь и морщась, радуется лишь тому, что за густым запахом соуса вряд ли можно будет угадать запах выкуренной им прямо в квартире сигареты, о которой он почему-то до сих пор переживает, как шестнадцатилетний пацан. Джай слишком отчетливо помнит, что запах сигарет Рэдвуду не нравится, а запах конкретно тех сигарет, что курит сам Джай, находится едва ли не под запретом. И Кеплер вновь зло думает, что такие мелочи теперь уж точно не должны его заботить. И после этой самой мысли его опять накрывает удушливая волна тоски, сожалений и почти что отчаяния.

Джай думает, что надо принять душ. С его образом жизни грех не воспользоваться такой возможностью, пока она у него есть. В ванной Рэдвуда, как и во всей остальной квартире, все болезненно привычно и, одновременно с тем, по-другому. Опять, будто в гостях. Принимать душ в гостях всегда немного неловко, но Джай переступает через это смущение. С его образом жизни он уже давно не может позволить себе подобное смущение.

Джай долго торчит под горячими струями, разглядывая в зеркале свои красные глаза и синяки под ними, выступающие ребра и розы на острых ключицах. Джай морщится, понимая, что исхудал, питаясь последние месяцы через раз и абы чем. Джай морщится, думая, что на самом деле просто слишком размяк, живя у Гленна и пытаясь быть таким, каким никогда не был. Вся эта размеренная жизнь с обедами и сном в мягкой кровати уже давно была не про него, и не имело смыла даже пытаться. Но к хорошему быстро привыкаешь.

Джай по привычке, выработанной годами кочевой жизни, быстренько стирает свое белье и носки, развешивая все это на сушилке и натягивая узкие джинсы на голую кожу. Он забыл взять полотенце, поэтому по плечам и спине бегут назойливые струйки воды, пока он тащится в спальню Гленна за упущенной деталью. И в шкафу Джай снова надолго зависает, обнаружив скорбную стопочку своих вещей на отдельной полке. Кеплер думал, что уже никогда не увидит эти футболки, которые Гленн, наверняка, должен был выкинуть сразу же вслед за выкинутым Джаем. И Джай с тяжелым вздохом пытает затоптать робкие ростки надежды, пробивающиеся в его сознании. И это удается на удивление просто, стоит только вспомнить, почему он оказался сейчас в подобном состоянии и в этой квартире. «Это для него слишком», - эхом напоминает сам себе Джай, выдергивая первую попавшуюся футболку из стопки и натягивая ее на себя. Волосы так и остаются невысушенными, но Джай не вспоминает об этом, увлеченный своей находкой.

Все еще нестерпимо хочется «добавки», но Кеплер даже не тешит себя надеждой отыскать ее среди обнаруженных вещей. Он никогда не приносил ничего в эту квартиру и уж тем более не хранил здесь. Принес лишь однажды, и посмотрите, где после этого оказался.

На улице успело полностью стемнеть, а Джай блуждал в «четырех стенах», раздумывая над утренней паникой и придя к мнению, что она была преждевременной. Кому какое дело, куда ушла партия? Главным было в срок вернуть деньги, и время на это у него еще было. Жалось о потраченном в безделье дне не успела осесть в голове Джая, потому что он почти сразу пришел к выводу, что отходняк все равно надо было где-то пережить, и, если уж так вышло, то почему бы не здесь? Правда Джай не совсем понимал, почему Рэдвуд его впустил и, более того, зачем заставил остаться? Кеплер был уверен, что уже этой ночью вновь окажется на улице, вынужденный искать какую-нибудь вписку, и с радостью предпочел бы избежать при этом неудобной встречи и еще менее удобного разговора с Гленном, которые, парень был уверен, обязательно случатся по приходу хозяина квартиры домой. Но заставить себя уйти раньше, чем вернется Рэдвуд, Кеплер так и не смог. Это было бы слишком подло и неблагодарно даже по меркам Джая, хоть благодарность Джая, наверняка, была последним, что требовалось Гленну.

Мысль о том, что, должно быть, скоро доктор должен вернуться, неприятно резанула нервы. Джай не знал, чего ему ожидать и что говорить. Он не знал даже, как смотреть в глаза Гленну. Теперь уже не только потому, что боялся увидеть в них лед, но и потому, что сегодня подтвердил все слова Рэдвуда о плачевности его образа жизни своим собственным примером. И к сердечным переживаниям скоро должна была неотвратимо присоединиться раздавленная гордость. Будто Джаю в жизни и без этого не хватало поводов для волнения.

Не умея справиться с нервами, уставший и, буквально, истонченный выматывающим днем, Джай не нашел ничего лучшего, чем, прихватив найденную пачку сигарет, отправиться на балкон. Пепельницы, конечно, здесь уже не было, но Кеплеру было все равно. Так же все равно, как и то, что босым ногам было холодно, волосы еще не до конца высохли, а на улице была вообще-то зима. Парень методично выкуривал одну за другой, поджигая каждую последующую сигарету о тлеющий окурок предыдущей.

Отредактировано Jai Kepler (30.05.2016 17:15:26)

Джай боялся, что пачка сигарет кончится раньше, чем Гленн придет домой. Парень не знал, как бы он тогда справлялся с волнением и мыслями. Но пачка кончиться не успела, а Джай, вздрогнув, когда балконная дверь отворилась, понял, что с радостью выкурил бы еще пару сигарет. Как ни старался собраться и настроиться, к встрече с Гленном Кеплер до сих пор был не готов.

Вздрогнув повторно, когда теплая ладонь нашла его запястье, Джай вдруг почувствовал, что, действительно, замерз. Оказавшись в тепле квартиры и в цепких пальцах Рэдвуда, Кеплер передернул плечами и, резковато мотнув головой в сторону, высвободился из захвата. Храбрости заглянуть в лед глаз напротив так и не нашлось. Хорошо, что нашлись хотя бы слова:

- Нормально, - очень тихо. Не сдержавшись, Джай облизнул уголок губ и, в попытке замять этот жест, потер ладонью шею. – Я нормально, - уже громче, как будто пытаясь быть хоть немного смелее.

Кеплер попятился, чтобы расстояние между ним и доктором стало хоть немного менее неудобным. Взгляд зеленых глаз бесцельно блуждал где-то над правым плечом Гленна. Кожу на запястье и лице, там, где его касался теплый и, одновременно с тем, холодный Гленн, будто жгло и безудержно хотелось потереть.

Кеплер нервничал, а когда он нервничал, он начинал болтать. И, несмотря на разбитое, болезненное состояние и тяжелый страх в душе, в этот раз ничего не изменилось.

- Я… Эм… - Джай все же прошелся ладонью по своему подбородку, будто пытаясь стереть зудящее ощущение. – Прости, что так вышло, док. Я не… думал оказаться здесь опять. В плане, не то чтобы мне не хотелось, но я, обычно, все прекрасно понимаю и с первого раза, - Джай неосознанно продолжал пятиться, пока не уткнулся спиной во все ту же дверь балкона, вздрогнув из-за этого в третий раз и недовольно поморщившись.

Вздохнул, опять облизав губы.

- Я просто… не подумал? – Кеплер снова поморщился. – Не то чтобы я был в состоянии думать, - опять вздохнул. Слова давались как-то удивительно тяжело и абсолютно все казались неправильными. Хотелось поскорее сказать все, что Джай считал нужным сказать, и свалить из этой квартиры. Ощущать себя ненужной вещью было крайне дискомфортно и обидно. Но именно так Джай себя и ощущал. – Просто мне, наверное, хотелось быть там, где мне было тепло и хорошо. И… это вышло неосознанно, ладно? И я постараюсь, чтоб больше не вышло. У тебя ведь своя жизнь, да? Дьявол, ты ведь мог быть, ну, не один… - уже больше для себя, чем для Гленна, завершил свою неловкую речь Джай, растеряно запустив пятерню в волосы.

От запоздалого осознания всех тех вещей, которыми Кеплер должен был заранее отговорить себя от неуместного похода к Рэдвуду, становилось неприятно и неудобно. От осознания того, что у доктора, действительно, мог уже кто-то быть, Джай даже, не удержавшись, удивленно глянул на Гленна. Впрочем, тут же опять отвел взгляд в сторону.

И снова вздохнул, пытаясь примириться с неприятно задевающими что-то внутри чувствами.

- Думаю, мне пора? – если всю предыдущую речь парень тараторил, то об этот вопрос будто бы споткнулся. – Спасибо, что, ну, ты знаешь, не выгнал, - а последним словом и вовсе подавился. После этого слова как-то удивительно тяжело было не вспомнить, что, вообще-то, Гленн его выгнал. Не сегодня, но все же.

Джай поспешил чем-нибудь замять неловкую фразу.

- И спасибо за, - парень, ухватив пальцами края футболки, будто бы продемонстрировал ее Рэдвуду. – Не знаю, зачем ты их хранишь, но я позаимствовал одну. В том плане, что они все равно мои.

Кеплеру казалось, что и без того неудобная ситуация с каждым его словом становилась еще менее удобной. Радости не добавлял и тот факт, что, чтобы покинуть злосчастную квартиру, нужно было как-то обогнуть Рэдвуда.

Отредактировано Jai Kepler (06.06.2016 00:32:04)

Джай ожидал от Рэдвуда чего угодно, но не этого. Парень, как завороженный, глядел на губы доктора в почти интимной близости от своих рук, и никаких усилий воли ему не хватало, чтобы вырвать свои ладони из теплых рук сию же минуту. К такому Кеплер был совершенно не готов. Он был не готов к чему угодно, связанному с Гленном, но к проявлению доброты, граничащей с неуместной (в их-то положении) нежностью, Джай оказался не готов втройне.

Отрезвляющим фактором стало неловкое слово «разминулись».

Разминулись.

Джай скептично вскинул брови, впервые за все это время уставившись Гленну прямо в глаза, в которых, к его удивлению, не оказалось ни грамма льда. А после, устало склонив голову, зло и хрипло рассмеялся. Прошелся ладонями по лицу, заглушая смех, оставляя на губах одну лишь кривую усмешку. Покивал головой, будто в чем-то сам с собой соглашаясь.

— Угу, — руки спрятал в карманы джинс. — Давайте начистоту. Мы с вами, доктор Рэдвуд, «разминулись», — Джай толкнул Гленна в плечо, чтобы выбраться наконец-то из своей ловушки. — Без сожалений, — неприкрытый сарказм. Джай нарочно собирал свою фразу из слов Гленна. — И я никак не могу взять в толк, чем вы тут теперь заняты.

Джай злился. Три гребаных месяца он мучился мыслями и догадками. Три тяжелых месяца все, что у него получалось, это винить себя самого: за свою нерасторопность, неаккуратность, ненадежность и еще миллион таких вот болезненных «не». Ссора с Гленном ударила по нему больнее, чем ссора с родителями. Осознание этого факта пришло далеко не сразу, но, когда оно ледяным потоком ворвалось в измученный мозг парня, сил на отрицание уже не осталось. Пришлось просто смириться. Смириться точно так же, как и с тем, что Гленн, вероятно, теперь его ненавидит.

Гленн, который сейчас так заботливо предлагает Джаю остаться, пока тот не придет в себя. Гленн, который теперь так внимательно вглядывается в его глаза и аккуратно держит за ладони. Теплый и мягкий Гленн, будто ничего между ними и не произошло.

Это ранило. Джай умел справляться с равнодушием или ненавистью окружающих, с их раздражением и нелюбовью. К таким эмоциям он уже давно привык. Но что делать с заботой или жалостью Кеплер не знал. Он даже не был уверен, замешана ли здесь обычная рэдвудская жалость, но не смог придумать никаких других объяснений такому поведению мужчины.

Джай был абсолютно разбитым и, казалось, доброта Гленна добила его окончательно. Но оставаться в этой квартире еще дольше парню не позволяли ни гордость, ни злость. Шмыгая носом то ли потому, что и вправду простыл, то ли потому, что его слизистая все еще была слишком раздражена, Кеплер думает направиться прямиком к входной двери, у которой валяются его вещи.

— И да, — уже отходя от Гленна, Джай вспоминает вопрос про дурь, — в квартире пусто. Можешь поверить, потому что я бы нашел.

Джай нарочно говорит про квартиру, а не про себя, потому что гораздо проще поверить в то, что Гленн переживает за свой дом, а не за Кеплера. Джай нарочно говорит, что нашел бы, чтобы не осталось никаких сомнений в том, что его пристрастие все еще с ним. Джай надеется, что это отрезвит Гленна и вытравит из сложившейся ситуации любую жалость. Джай надеется, что Рэдвуд наконец-то придет в себя и выставит его, как это случилось в прошлый раз.

И тогда все встанет на свои места.

Отредактировано Jai Kepler (11.06.2016 18:43:01)

По всему получается, что выставлять Джая опять Гленн все же не собирается. "Зря-зря", - в голову Кеплера врывается какой-то баянистый мемчик, определенно связанный с уткой.

Джай пару раз моргает, глядя на Рэдвуда, а потом горько усмехается.

– Важнее… – смакует слово, многозначительно вскинув брови. Пытаясь вспомнить, кому вообще в последнее время его жизнь была – вдруг –  важна. Ну, возможно, Джулии?

Вздыхая, Кеплер все же продолжает движение вглубь квартиры, но уже не к двери, а к стойке. Как бы неуютно ему сейчас не было, но заставить себя свалить в ночь из тепла самостоятельно не получается. К тому же в голове на унылом повторе продолжает крутиться слово «наблядорожил», правда ни радости, ни удовлетворения от этого Джай не ощущает. Он не думает, что уже преодолел точку невозврата по отношению к Гленну, но чувствует себя бесконечно уставшим и не готовым к очередному переосмыслению этого самого отношения. Не готовым еще и потому, что ему сейчас все-таки довольно паршиво.

Кеплер умеет игнорировать тугую головную боль. Он умеет игнорировать слабость, холод, неудобство и еще миллион всевозможных состояний разной степени паршивости. По отдельности или в их различных сочетаниях. Но решать при этом какие-то жизненно важные вопросы кажется Джаю уже перебором.

Обходя стойку так, чтобы оказаться лицом к Гленну, Кеплер забирается на стул, поджав под себя одну ногу.

– Ну, я не в порядке, – пожимает он плечами, выделяя интонацией частицу «не» и переплетая пальцы рук поверх столешницы. – И, я стесняюсь спросить, о каком рецидиве речь?

Простуда? Да он, вроде, и не болел.

Наркота? Ну, это совсем смешно, учитывая, во-первых, в каком состоянии он сюда завалился, а, во-вторых, что слезть до конца у него так и не вышло. Не будем показывать пальцами, почему.

В свои двадцать шесть годиков Джай в общем-то понимал, как глупо перекладывать ответственность за свои неудачные поступки на чужие плечи, но сейчас ему были безразличны доводы здравого смысла.

— Мать твою, Рэдвуд, а чем, по-твоему, ты сейчас занят? — Джай фыркает, как вымокший под дождем кот, и забавно морщит свой нос. Нос чешется, если честно, но почему-то при Гленне парень запрещает себе его трогать. У мужика и так, похоже, нервы.

У Джая же, в какой-то ненормальный противовес доктору, наступает умиротворение. Джай сидит в тепле, в пропахшей вкусной едой кухне, и ему, в целом, нормально. Еще бы голова перестала так раздражающе гудеть.

— Дьявол, какая разница-то вообще, сколько я торчу? — Кеплер поднимает недоуменный и достаточно раздосадованный взгляд на Гленна. Немного безразлично пожимает плечами. — Всю свою сознательную жизнь? Такой вариант тебе подойдет?

Было что-то неуловимо странное в том, как просто это заявление слетает с обветренных губ. Джай даже не морщится, он будто бы сейчас, вот в этот самый момент, окончательно примирился со своим снежным демоном. И его больше не волнует, кто и что ему на это скажет. Все, кто мог, вроде бы и так уже высказались.

— Я пытался, честно пытался слезть, — Джай хмурится и отводит взгляд. Одна ладонь все-таки устремляется к лицу, но в последний момент начинает тереть не нос, а уставший, покрасневший глаз. Организму нужен сон, все это понимают: и Джай, и док, и даже сам организм. Вот только сна ни в одном глазу, и вряд ли в ближайшее время предвидится. — Но… — Кеплер пытается подобрать какой-нибудь сарказм, какую-нибудь изящно-красивую остроту. — Но че-т не вышло, — сдается он. — И я думал, что все это мы уже обсудили в прошлый раз, — недовольно бурчит Джай.

Умиротворение сменяется дискомфортом. Одно дело самому знать про свои косяки, и совсем другое дело, когда над тобой стоит состоявшийся в жизни, респектабельный, красивый мужчина и чего-то от тебя ожидает. Красивый мужчина, который вообще-то однажды уже убрал тебя из своей жизни. Довольно прямолинейно и не слишком обходительно.

Джай снова начинает чувствовать себя лишней в этом доме вещью.

Джая бесят скачки настроения, но он ничего не может с ними поделать.

Джай думает о том, что ему предлагают остаться, хотя в прошлый раз обошлись вовсе не так учтиво. И не понятно, что с тех пор переменилось. Тогда он хотя бы был чистым, а сегодня — ходячее пособие по тому, что такое плохо.

Джаю хочется курить. Еще больше ему хочется чего-нибудь крепче, рассыпчатее и белее.

Кеплеру хочется уйти отсюда, от уже никому не нужных бесед и этого отпечатывающегося где-то в глубине подкорки взгляда. Но остаться хочется еще сильнее. Руки до сих пор хранят чужое тепло, хотя его было абсолютно недостаточно, чтобы отогреть заледеневшие пальцы. Но само ощущение мягкого прикосновения осталось, и приходится лишь удивляться, как по коже Кеплера до сих пор еще не гуляют хаотичные мурашки.

Рэдвуд, конечно, не прав. И все это ложь.

Речь сейчас именно, что про их отношения. Потому что, а про что еще они могут говорить? Как все, что между ними было, может не влиять хоть на что-нибудь?

Джаю хотелось бы обратно, в умиротворенное тепло докторской заботы, но кто ж его теперь позовет? Джаю совсем не хочется ловить ложные надежды из-за таких вот внезапных приглашений пережить отходняк в тепле и уюте. От ложных надежд потом очень тяжело избавляться.

Интересно, а чего хочется Гленну?

— Давай уже, сядь, — Кеплер похлопывает ладонью по столешнице. Его начинает бесить ситуация в целом и нелепо стоящий посредь квартиры, не понятно чего еще ожидающий от него Рэдвуд в частности. Все это, конечно, нестабильное состояние и гуляющее из плюса в минус настроение. И для борьбы с подобным великолепием у Джая остается все меньше и меньше сил. — Никуда я не ухожу, сам же видишь.

Отредактировано Jai Kepler (23.08.2016 12:27:29)

Пепельница, появившаяся на столешнице, вынуждает Джая вернуться мыслями в прошлое, туда, где еще не случилось самого главного раздора, но имели место быть другие, не такие непримиримые разногласия. Пепельница появлялась редко, Кеплер видел ее буквально пару-тройку раз, когда уже казалось: все, вот и конец. В такие моменты Гленн, будто фокусник, вытаскивал на свет эту маленькую стеклянную посудинку, тем самым как бы говоря: я бесконечно зол, но все еще готов терпеть запах твоего курева в своей квартире. И им обоим этого было достаточно. Это было лучше, чем любое, банальное до скрежета на зубах, признание. Этого хватало.

О чем «пепельница перемирия», как про себя окрестил ее Кеплер, говорила сейчас — Джай не знал. Но был благодарен за этот жест. Даже не столько потому, что нестерпимо хотел курить, а потому, что теперь можно было чем-то занять руки. Встречаться кончиками пальцев на слишком узкой для ставших чужими друг другу людей столешнице казалось неуместным.

Озябшие пальцы довольно долго не могли подцепить из мятой пачки смертоносного солдатика с низкосортным табаком внутри. Гленн успел вывалить на работающий в аварийном режиме мозг Джая слишком много слов и извинений. В итоге, выуженная наконец-то из пачки сигарета, вместо того, чтобы оказаться подожженной с одного конца, метким щелчком пальцев была отправлена по завершении неловкой речи прямо в плечо Рэдвуда. Кидать в мужчину «пепельницей перемирия» было бы чересчур, а вот бумажный солдатик смерти был жестом достаточно выразительным, но безболезненным.

— И что это должно значить? — Джай хмурит брови, недоуменно уставившись на доктора. — Ты поэтому меня не прогоняешь? Заела совесть, а теперь, значит, представился шанс извиниться? Боже…

Сбивчивая речь Гленна шокировала. Джаю все время казалось, что он никак не может сложить головоломку, что детальки путаются и никак не хотят подходить друг к другу. Джай хмурил брови и никак не мог понять, что хочет донести до него Рэдвуд. Было абсолютно невозможно поверить в то, что доктор сожалеет о своем поступке. Сожалеет в том плане, в каком Кеплеру хотелось бы, чтобы док это делал. После всех пережитых потрясений и переживаний, Джай просто не в состоянии был услышать слова про желание все вернуть. Не мог поверить, что все было так просто, а все истязания — зря.

— Слушай, я, кажется, сейчас просто не в состоянии понять, зачем ты все это мне говоришь. Мы с тобой взрослые люди, и в сухом остатке оба прекрасно понимаем, что вся вина за произошедшее лежит на моих плечах. Из нас двоих я оказался обманщиком. Я оказался наркоманом. В конце концов, это я сбил тебя с пути чистого и несудимого натурализма, — Кеплер все-таки выуживает еще одну сигарету из пачки и нервно прикуривает, делая глубокую затяжку. Воздух тут же наполняется терпким дымом.

— Знаешь, не удивительного, что ты меня выставил. Я никогда тебя в этом и не обвинял. В конце концов, даже отец поступил так же, почему ты должен был оказаться более терпеливым, или понимающим, или… какие там чувства можно испытывать, узнав, что кто-то знакомый является зависимым?

Еще одна затяжка, и облако дыма — в сторону. Джай прячет взгляд, надеясь, что доктор не увидит в его глазах постепенно зарождающуюся истерику. Все мысли, которые копились внутри парня в течение последних трех месяцев, вдруг обретают очертания, складываются в слова и от этого становятся еще более болезненными, но Кеплеру кажется, что самое время избавиться от них. Обличить. Главное не разреветься прямо перед Гленном, как восьмиклассница после первой несчастной любви, иначе будет уже совсем не разобрать, чем именно руководствуется док: жалостью, угрызениями совести или черт его знает, о чем Рэдвуд вообще думает, вдруг извиняясь перед Джаем. За что извиняясь?

— Ты просто продолжил жить дальше, ходить на работу, возвращаться домой, как и любой нормальный человек, выкинувший из жизни бесполезный балласт. Эксперименты со своей сексуальностью — это все, конечно, будоражаще и интересно. До тех пор, пока не начинает мешать. И это то, что я, действительно, мог понять и попытаться как-то смириться. Но теперь ты за что-то извиняешься и заявляешь, что не простил бы себе, если бы я отъехал, — Джай делает еще одну затяжку, мельком чиркая по доктору взглядом. Стряхивает столбик пепла в пепельницу, оставляя там же и половину тлеющей, недокуренной сигареты.

— За последние три месяца, Гленн, я мог бы отъехать бессчетное множество раз, и ты даже не узнал бы об этом. Если так переживал — мог бы позвонить, — Джай бросает на столешницу выуженный из кармана мобильник, вроде как подтверждая им свои слова. — Номер я не менял. А если тебя совесть заела, что ты выставил на улицу бедненького, маленького мальчика, то взгляни, пожалуйста, на меня. Я не маленький и не бедненький. И я даже не думал в чем-то тебя обвинять. Как ты выразился, наблядорожил здесь только я.

Джаю кажется, что после произнесенной речи, его мозг уже будет не способен на дальнейшее рациональное обсуждение. Но ему не жаль, он попытался собрать всю правду в правильные логические цепочки и озвучил их Рэдвуду. Кеплеру кажется, что из-за этого стало немного легче на душе, будто ты избавился от какого-то мерзкого, тянущего вниз секрета. Кеплеру кажется, что из-за этого стало намного печальнее, потому что неприкрытая, голая правда била по самолюбию слишком сильно. Но также Джаю кажется, что все его выводы верны, что окажись он на месте Гленна — тоже поспешил бы избавиться от лживого любовника с проблемными зависимостями и к тому же неподходящего пола.

Джаю подумалось, что, развернувшаяся на кухне Рэдвуда картина выглядит жалко. Во всяком случае, на Гленна было больно смотреть. Кеплеру кажется, что между ними разное случалось, но в подобном раздрае доктора он еще не видел. Также Кеплеру кажется, что он и сам разваливается на кусочки, и стесняющие и неудобные вещи, озвученные над «пепельницей перемирия», ничуть не прибавляют ему уверенности в себе.

Джай вообще не знает, что бы он хотел теперь услышать. Он не рассчитывал встречаться с Рэдвудом, потому даже никогда и не задумывался над тем, что они могли бы друг другу сказать при встрече, после ссоры. Возможно, именно поэтому всё кажется ему глупым. Всё до последней реплики Гленна.

Не сказать, что Джаю никогда не говорили про «любовь», но, обычно, это не было чем-то таким, за что цеплялось внимание или обо что спотыкался слух. Размалеванные девчонки или накачанные парни в клубах, которые любили его одну или пару ночей. Лил, которая любила его, как младшего брата. Родители, которые любили его, ну, как родители, во всяком случае, до тех пор, пока не разругались с сыном в пух и прах. А вот в отношениях или каком-то подобии отношений Кеплер никогда ни с кем не состоял, поэтому многие вещи, которые он делал с Гленном, он делал впервые. Доктору Джай, впрочем, предпочитал об этом не рассказывать, потому что и без того был бесконечно смущен большей частью «отношенческих» ритуалов.

Но вот вопрос «любви» они с доком оба старательно обходили стороной. Кеплер не знал, почему Гленн сторонился разговоров про ответственность, перспективы и «долго и счастливо». Сам Джай просто не знал, с какой стороны ко всему этому подступиться. Слишком многое необходимо было Гленну рассказать, чтобы преодолеть границу между «до» и «после». Слишком о многом он умолчал. Да и хроническое свободолюбие не давало Кеплеру покоя, гневно реагируя на любые мысли о привязанности и постоянстве.

В результате, Джай оказался абсолютно не готов. Не готов еще больше, чем ко всему остальному, свалившемуся на него в этот вечер.

Кеплер неверяще уставился на Гленна, забывая моргать.

— Ты — что? — рвано и на выдохе. — Ты…

Джай с неопределенным «угхн» зарывается лицом в ладони, пытаясь не усугубить ситуацию еще больше, ляпнув что-нибудь невпопад.

Рэдвуд, как это и всегда бывает с Рэдвудом, одним простым словом умудрился окончательно выбить Джая из колеи. И Кеплер не находит слов. Не знает, что ответить. Ему становится тепло от осознания, насколько сильно им дорожили, но он не уверен, что может и готов, в свою очередь, ответить чем-то настолько же искренним. А в искренности дока Джай сейчас не сомневается. Рэдвуд такими словами бросаться не будет. Но не потому, что он «слишком скучный», думается Джаю. А потому, что Рэдвуд достаточно взрослый. Он готов отвечать за свои слова, раскаиваться в своих поступках и нести за них ответственность.

И Джаю кажется, что ни к чему подобному не готов он сам. И Джай пугается.

Он зависает на этом неловко оборвавшемся «ты…». И острая необходимость как-то переменить тему, на которую он не готов с Гленном сейчас даже ругаться, жжет ему грудь, заставляя краснеть торчащие из-под влажных вихров кончики ушей. И маленькое красное деревце в районе седьмого шейного позвонка, кажется, даже начинает зудеть. И Джай готов отдать что угодно, лишь бы горло его футболки оказалось сейчас не таким широким, лишь бы эта чертова пихта, или ель, или сосна, или что он там умудрился себе набить в порыве тоски, не стала в ближайшее время достоянием общественности.

И Джай, поднимая к Рэдвуду глаза, уверенно, нагло и совершенно по-детски меняет тему:

— Ты вообще есть собираешься? Весь день на смене. Опять небось заливался кофе, забывая хоть иногда закусывать.

Отредактировано Jai Kepler (10.11.2016 14:38:34)