Осень в Нью-Йорке была особенно унылой. Частые дожди и тяжелая пасмурная погода давили на Бренди кузнечной наковальней. Особенно по утрам, когда она всеми правдами и неправдами заставляла себя встать из кровати. Каждый день Тафт начинала совершенно одинаково, она подходила к зеркалу, упиралась в него рукой и повторяла одни и те же слова с одной и той же интонацией. Раз за разом, слово за словом, никогда не изменяя своему ритуалу.
Она убеждала себя, убеждала, что справится, что этот день пройдет не зря, что она красивая, желанная, умная. Снова и снова, словно двигалась по кругу заевшей карусели в парке аттракционов. Иногда от этого начинала болеть голова, словно в левом начинал прорастать цветок, тогда она моргала часто-часто и замолкала.
Дальше была прогулка с Хотдогом в парке, всегда очень ранняя и очень одинокая. Только редкие бегуны встречались на дорожках ближайшего парка, где они частенько играли в свете потухающих фонарей. Она кидала мячик, пес его приносил, и на какие-то полчаса в мире все становилось совершенно правильно.
Душ, завтрак для двоих, десять минут на кроссворд в газете и в путь. В учебном заведении, где она работала, её ждали занятия, студенты, аспирант, череда лиц, которым нужно было улыбнуться.
Сегодня должен был быть именно такой монотонный день, но вместе с кипой газет и рекламных флаеров Бренди нашла письмо без обратного адреса. Один маленький желтый конверт перевернул всё. Спустя пять минут Тафт уже набирала телефон декана и сообщала, что заболела, неумело изображая кашель и насморк в трубку. Спустя десять минут она уже сидела на икеевском диване, обхватив голову руками.
Её тошнило, мерзкий комок овсянки с фруктами подступил к горлу и норовился обрести свободу. Взгляд упал на содержимое конверта: несколько листов бумаги, и единственное письмо, отпечатанное на допотопной машинке. Бренди знала, что старые грешки рано или поздно настигнут, просто не думала о столь скорой расплате.
Хотдог неловко вскарабкался на диван и уселся рядом. Его горячее частое дыхание трепало выбившиеся из идеальной прически пряди. Пес чувствовал смену настроения человека, но не знал причины, не понимал её, к счастью, это не было обязательно для сочувствия. Маленькая рыжая лапка с белым носочком опустилась на колено женщине, словно старый друг похлопал по плечу. Хотдог таковым не был, они познакомились где-то полгода назад, когда Тафт только въехала в эту квартиру. Прошлые хозяева бросили его в этих стенах умирать и свалили в туман, новая хозяйка сначала спасла его от страшной кончины, а после и вовсе забрала к себе, представив Бобу.
Боб тоже был рядом, стоял на окне в своем венке из искусственных цветочков, раскинув руки-отростки в разные стороны. Боб всегда был рядом, с того самого момента, как в клинике начался курс реабилитации. Он принимал неумелую заботу, слушал и служил доказательством, что его хозяйка упрямо пытается поправиться. Несколько раз он летел в стену, заживший шрам на боку был свидетелем отчаяния, иногда охватывавшего Бренди. Боб пережил её истерики, приступы паники, апатию и одну неумелую попытку суицида, когда первые потуги выздороветь с треском провалились. И этот кривенький горшок с его именем она тоже сама сделала, но никогда бы в этом не призналась.
Боб и Хотдог были её поддержкой, самыми верными друзьями… И от этого становилось как-то грустно. Увы, они не могли стереть содержимое конверта, как не могли исправить старые ошибки, за которые следовало расплатиться.
Тафт убрала руку от лица и погладила собаку между ушами, та жалобно заскулила и попыталась вылизать лицо хозяйке. Дышать было сложно, боковое зрение начало плыть, Бренди знала эти симптомы. Она нашарила пузырек с таблетками и не глядя проглотила парочку, яркая оболочка оказалась горькой и надолго осталась во рту неприятным вкусом. Вдох, ещё один вдох, третья попытка разорвать невидимые оковы вокруг груди. В квартире никого не было, можно было не опасаться случайных свидетелей, единственный гость – соседка, которая выгуливает Хотдога и приглядывает за квартирой, - должен был пожаловать не раньше полудня. У неё было время.
Тафт поднялась, ноги отказались слушаться и снова опрокинули её на диван, Хотдог взвизгнул и отдернул лапку. Она только вернулась к нормальной жизни, только начала отказываться от таблеток, только-только попыталась возобновить контакты с родителями, которые ни разу не навестили её в клинике… Бренди сжала кулаки и заставила себя подняться, дойти до холодильника и достать минералку. Она жадно опустошила бутылку, пытаясь смыть неприятный вкус медикаментов и комок в горле.
Раз, два, три, три шага отделяло её от обеденного стола – единственного пригодного для работы стола во всей квартире. Тафт села за него, распустила волосы и достала из сумки рабочий ноутбук. Ей надо было пробить адрес по карте, но пальцы ещё долго подрагивать от напряжения, мешая печатать.
За окном начался дождь. Осень в Нью-Йорке была особенно уныла и умело вгоняла в депрессию, но Бренди Тафт не нужно было особое время года для этого…